1174-й унес жизни сразу двух влиятельных ближневосточных монархов – иерусалимского короля Амальрика и правителя Алеппо Нуреддина. Амальрик, которому исполнилось всего тридцать восемь лет, в глазах современников всегда уступал своему брату Балдуину III и в значительной степени подорвал мощь своего королевства дорогостоящими и безрезультатными походами в Египет. Выбранная им стратегия укрепления латинских государств в Сирии и Палестине строилась на союзе с Византийской империей. Этот союз предполагалось укрепить браком его кузины Марии Антиохийской с императором Мануилом, а также женитьбой самого Амальрика на другой Марии – дочери императора. Однако от последнего брака у него родилась только дочь Изабелла. После очередного возвращения из Константинополя незадолго до смерти Амальрик ввел при своем дворе византийское церемониальное одеяние.

К тому моменту вопрос наследования в латинских королевствах уже был решен, и Амальрика сменил на троне его сын от первой жены, Агнессы де Куртине, Балдуин IV. Тринадцатилетний наследник страдал проказой – болезнью, которая, по мнению части церковников, была послана Богом в наказание за женитьбу Амальрика на двоюродной сестре. До достижения Балдуином совершеннолетия регентом был избран граф Триполи Раймунд III, приходившийся новому королю двоюродным братом.

А вот после смерти Нуреддина возникли весьма острые споры между правителями Дамаска, Мосула, Алеппо и Каира за право стать опекуном его сына и наследника, Малика ас-Сали- ха Измаила, которому исполнилось всего одиннадцать лет. За годы своего правления Нуреддин убедительно продемонстрировал всем эмиратам, которые прежде непрерывно враждовали между собой, что мусульмане вполне способны объединиться в борьбе против франкских завоевателей. Более того, он придал своей политике отчетливую идеологическую окраску: сдержанный и строгий, «с правильными чертами и вежливо-грустным выражением лица», он отличался неподдельной набожностью и сумел придать борьбе с латинскими христианами характер священной войны, по-арабски – джихада.

Единственным человеком, поддержавшим такое духовно-политическое единство, оказался не кто-либо из законных на следников Нуреддина, а сын курдского вельможи, спасшего в свое время жизнь отцу Нуреддина, Зенги, при переправе через реку Тигр после поражения от войск багдадского халифа в 1143 году. Этого полководца звали Аюб. Вместе со своим братом Ширку, сорвавшим все попытки короля Амальрика покорить Египет, он входил в число наиболее приближенных советником Нуреддина. В этих военных операциях участвовал и его энергичный племянник Ширку Салах ад-Дин Юсуф (Саладин). Именно он нанес решительный удар по Фатимидам в Каире, добившись духовного объединения египетских мусульман с багдадским халифом. Став единоличным правителем Египта, он проводил независимую политику, нередко расходившуюся со взглядами самого Нуреддина.

Как при жизни, так и после смерти Саладина мусульмане и христиане считали его образцом смелости и великодушия. Дошедшие до Европы легенды о его необычайной щед-рости – например, о том, как он одарил мехами христианских пленников, чтобы те не замерзли в дамасских тюрьмах, или как при захвате замка Керак, где в то время проходило венчание Онфруа Торонского и принцессы Изабеллы, приказал воинам не трогать башню, где проходила свадебная церемония, – особенно потрясли христиан-европейцев, привыкших к тому, что исламских врагов было принято изображать настоящими исчадиями ада.

Отличавшийся набожностью, скромностью и милосердием, Саладин тем не менее был строгим правителем и талантливым полководцем. По словам современников, он был небольшого роста, круглолицый, черноволосый и темноглазый. Как и большинство представителей исламской элиты, он был культурным и образованным человеком, отлично владел копьем и мечом. В молодости его больше интересовали богословские проблемы, а не военное дело. Без сомнения, его упорная борьба с католиками была вызвана прежде всего религиозной одержимостью, а не просто убеждением, основанным на опыте Зенги и Нуреддина, что разрозненные мусульманские государства можно объединить только под знаменем священного джихада.

Но удержать объединенное мусульманское сообщество на высоком духовном уровне было не так легко: Саладин нуждался в покровительстве Нуреддина, суверена своего отца и багдадского халифа. Даже после того как Саладин доказал свою твердую приверженность идеям ислама и возглавил борьбу мелких мусульманских государств с латинянами, многие продолжали считать его узурпатором. И не зря. Как мы увидим в дальнейшем, даже его знаменитое великодушие нередко являлось тонко рассчитанным политическим приемом. Когда же политика диктовала более жесткие правила поведения, он становился безжалостен: в Каире, например, приказал распять своих шиитских оппонентов, да и вообще в массовом порядке применял казни и пытки захваченных пленников. Хотя внешне он с уважением относился к франкским рыцарям, нередко даже восхищался их кодексом поведения и был весьма любезен с христианскими принцами и королями, однако на самом деле испытывал неизбывную ненависть к военным орденам.

Пытаясь помешать Саладину обрести абсолютную власть после смерти Нуреддина, его противники из тактических соображений часто шли на союз с латинянами. Так, правитель Алеппо уговаривал графа Раймунда Триполитанского, представлявшего интересы короля Балдуина IV, напасть на город Хомс, обещая взамен отпустить за выкуп пленных христиан – среди них французского рыцаря Рено де Шатильона, женатого на принцессе Констанции Антиохийской: его свобода оценивалась в 120 тысяч золотых динаров.

Если бы можно было предвидеть будущее, то граф Раймунд предпочел бы оставить этого слона-отшельника в алеппской башне. Ведь Рено к тому моменту был уже правителем без владений: супруга умерла спустя два года после того, как ее красавец муженек попал в плен – похоже, по причине безутешной любви, – и Антиохией управлял ее сын от первого мужа, Раймунда Пуатье. Однако Рено – вовсе не рядовой наемный рыцарь: его дочь Агнесса была венгерской королевой, а падчерица Мария – императрицей Византии. Позднее он женился на одной из богатейших наследниц королевства – Стефании де Милли, став крупным землевладельцем в долине Хеврона и к востоку от реки Иордан.

Одним из последствий смерти Нуреддина и возникшей в результате смуты явилось ослабление установленного им контроля над турками-сельджуками. В 1176 году их султан Клыч-Арслан II (Львиная Сабля) открыто выступил против Византии. Войска, которые послал против него император Мануил, были разбиты турками в Месопотамии. Это поражение оказалось не менее тяжелым, чем случившееся в 1071 году под Манцикертом, которое стало причиной 1-го Крестового похода. В результате Анатолия навсегда была захвачена турками, резко ослабло влияние Византии на события в Сирии, а франки оказались предоставленными самим себе.

Обстоятельства еще сильнее усугубились из-за внутренних раздоров, потрясших Иерусалимское королевство. Обладая достаточной выдержкой и настойчивостью, король Балдуин IV все-таки не мог стать по-настоящему сильным правителем, поскольку страдал проказой. До совершеннолетия его регентом был ближайший родственник по мужской линии граф Триполи Раймунд III – искушенный и осторожный политик, который после многолетнего пребывания в плену у мусульман говорил по-арабски и хорошо знал психологию своих врагов Он опирался на поддержку самых знатных родов Иерусалимского королевства и ордена госпитальеров, но конфликтовал с тамплиерами и недавно прибывшими в Палестину рыцарями во главе с Рено де Шатильоном, которому не терпелось начать активные военные действия для завоевания новых земель.

Хотя было много разговоров касательно возможной помощи с Запада – речь шла о новом крестовом походе под предводительством французского короля Людовика VII и английского монарха Генриха II, недавно женившегося на бывшей супруге Людовика Элеоноре Аквитанской, – единенным принцем, отправившимся в Святую землю, стая Филипп, граф Фландрский, который к тому же настаивал, что является всего лишь паломником, а не крестоносцем.

Воспользовавшись разногласиями среди франкских вождей, Саладин повел войска через Синайскую пустыню к принадлежавшей тамплиерам крепости Газа. Тамплиеры подтянули туда свой отряд, но Саладин обошел Газу стороной и осадил другой город, Аскалон. Им навстречу выступила армия латинян во главе с семнадцатилетним Балдуином IV. Хотя ему удалось добраться до Аскалона раньше Саладина, тот быстро сообразил, что Иерусалим в этот момент практически беззащитен, и, оставив небольшой отряд, чтобы задержать Балдуина, быстрым маршем направился к Священному городу. Поняв, что его пытаются перехитрить, Балдуин объединился с отрядом тамплиеров из Газы и бросился за армией Саладина. Ему удалось настичь турок 25 ноября 1177 года у Монгисара, между Иерусалимом и побережьем. Не ожидавший такого маневра от юного франкского короля, Саладин обратился в бегство, а его разбитая армия в панике отступала до самого Египта.

Но эта триумфальная победа помешала франкам реально оценить свои силы. Латинские летописи утверждают, что армией франков командовал сам Балдуин, однако мусульманские историки настаивают, что на самом деле войсками командовал опытный Рено де Шатильон, сражавшийся с небывалой отвагой и заметно укрепивший этой победой свой престиж.

Не имея достаточных людских ресурсов, чтобы развить достигнутый успех, король Балдуин IV ограничился укреплением границы с дамасскими владениями, построив крепость на реке Иордан – в местечке под названием Брод Иакова: согласно Книге Бытия, именно здесь библейский Иаков боролся с ангелом. Это стратегическое укрепление позволяло держать под контролем не только путь от средиземноморского побережья до Дамаска, но и плодородную долину, которая издавна находилась в совместном пользовании христиан и мусульман. По достигнутой договоренности этот район имел статус демилитаризованной зоны. Однако, уступив мощному давлению тамплиеров и воспользовавшись разногласиями среди членов семьи Саладина, Балдуин воздвиг здесь мощный форпост.

Летом 1173 года войска Саладина осадили эту крепость; Балдуин отправился на помощь осажденным, призвав под свои знамена графа Триполи Раймунда и тамплиеров во главе с Одоном Сент-Аманским, и уже в июне отряд латинян вступил в столкновение с армией Саладина. Тамплиеры с ходу атаковали турок, но были отбиты. Многие из них сумели переправиться через реку Литания и нашли убежище в крепости Бофор, однако немало тамплиеров погибло, а Великий магистр Одон де Сент-Аман был захвачен в плен.

Через год Одон скончался в заключении – глава ордена был слишком горд и не мог согласиться, чтобы его обменяли на какого-нибудь мусульманина, находившегося в плену у христиан. Летописец Вильгельм Тирский, чей брат погиб в той самой стычке, обвинял Одона в высокомерии (кстати, это была отличительная черта рыцарей-храмовников): его действия «диктовались духом гордыни, которой в нем было с избытком», это был «никчемный человек, заносчивый и надменный, с раздувающимися от ярости ноздрями, не испытывавший страха перед Богом и презиравший людей». Одон – яркий пример рыцаря, создавшего себе имя в светской среде и только затем присоединившегося к ордену. Но им двигали не религиозные чувства, а стремление с помощью такого обходного маневра подняться и высшие круги светской власти над всем христианским миром.

Нельзя сказать однозначно, что явилось причиной избрания Одона великим магистром – его истинно религиозное рвение или же практические соображения братьев-тамплиеров, избравших его своим вождем как знатного рыцаря, уже занимавшего к тому времени высокое положение в обществе. Но, вероятно, именно по примеру Одона де Сент-Амана был избран и его преемник Арно де Турружский, который до того был магистром тамплиеров в одной из испанских провинций.

Воспользовавшись двухлетним перемирием между Саладином и королем Балдуином IV – оно было заключено из-за поразившей весь Ближний Восток засухи и последовавшего за ней голода, – Арно Турружский вместе с Великим магистром ордена госпитальеров Роже де Муленом и вновь избранным патриархом Ираклием отправился на корабле в Европу, чтобы заручиться помощью из Италии, Франции и Англии. Ираклий, полуграмотный священник из Оверни, был любовником королевы-матери Агнессы, чье влияние вначале обеспечило ему пост архиепископа Кесарийского, а позднее – и патриарха Иерусалимского. Его новая пассия, Пачия де Ривери, известная как «мадам патриархесса», была женой торговца тканями из Наблуса.

Когда, будучи в Лондоне, Ираклий освящал церковь, выделенную тамплиерам в западной части города, его внешний вид – умащенный благовониями, в одежде, украшенной драгоценностями – невольно вызвал у присутствовавших на церемонии сомнение, так ли уж сильно нуждаются их христианские братья на Востоке. Незадолго до визита своих ближневосточных братьев орден тамплиеров в Англии сумел извлечь существенную выгоду из весьма значительного события – убийства в 1170 году архиепископа Кентерберийского Томаса Беккета. Четырем норманнским рыцарям, убившим церковного иерарха, было предписано четырнадцать лет отслужить в Святой земле в рядах тамплиеров. Король Генрих II не только принес публичное покаяние с кафедры Кентерберийского собора, но также поклялся снабдить храмовников деньгами для ежегодного содержания двухсот рыцарей. А в 1172 году, тоже в виде покаяния, сам Генрих принял крест, собираясь лично возглавить новый крестовый поход; и хотя дальнейшие события помешали ему сразу осуществить свой план, по его повелению в 1172 году на эти цели было выделено двадцать тысяч марок: пять тысяч – тамплиерам, пять тысяч – госпитальерам, пять тысяч – в их совместное пользование, а оставшиеся пять – «всем другим религиозным общинам, прокаженным, отшельникам и паломникам, направляющимся в Палестину».

Во время путешествия по Европе великий магистр тамплиеров Арно Турружский внезапно заболел и в 1184 году скончался в Вероне. Капитул тамплиеров, собравшийся в Иерусалиме, избрал на его место фламандского рыцаря (по другим сведениям, он имел англо-норманнское происхождение) Жерара де Ридфора. Жерар представлял собой классический пример рыцаря, присоединившегося к ордену Храма «по воле случая». Прибыв в Святую землю в начале 1170-х годов, он поступил на службу к Раймунду III, графу Триполи. Согласно хроникам того времени, Раймунд пообещал ему выделить фьеф (феодальное владение), как только появится соответствующая вакансия. В 1180 году скончался правитель имения Ботрон на ливанском побережье Гильом Дорель, оставивший свои владения дочери Люси. Вероятно, сильно нуждаясь в деньгах, граф Раймунд «продал» Люси вместе с наследственным наделом итальянскому купцу Пливено из Пизы, получив от него ровно столько золота, сколько весила невеста. Эта сделка принесла ему десять тысяч безантов (что соответствует примерно шестидесяти килограммам).

Разочаровавшись в перспективах своей карьеры при дворе триполитанского графа, Жерар вступил в ряды тамплиеров. Примерно в то же время он серьезно заболел, что заставило его на время забыть о своих амбициозных планах и сосредоточиться на спасении собственной души. Однако прилив благочестия не избавил рыцаря от чувства унижения, когда на глазах у всех ему предпочли какого-то торгаша. И вскоре ему представился случай отомстить графу Триполи за нанесенную обиду. К моменту смерти Арно Турружского Жерар занимал пост сенешаля в королевстве Иерусалимском.

В марте 1185 года от проказы скончался молодой король Балдуин IV. Ему должен был наследовать семилетний племянник, Балдуин V, сын старшей сестры Сивиллы, первым мужем которой был Гильом де Монферрат. Раймунд, граф Триполи, исполнявший при Балдуине IV обязанности бальи (управляющего, или главного министра), автоматически стал регентом малолетнего Балдуина V. Пользуясь своими полномочиями, он заключил с Саладином новое перемирие на четыре года. Однако уже в следующем году авторитет Раймун-да пошатнулся из-за внезапной смерти юного монарха, когда не осталось ни одного законного наследника.

По завещанию Балдуина IV наследование иерусалимского трона отдавалось на усмотрение папы римского, императора Византии, а также королей Франции и Англии. Но в очередной раз судьба латинян в Святой земле оказалась в зависимости от женских страстей. Принцесса Сивилла, мать покойного короля, к тому времени вышла замуж за французского рыцаря Ги де Лузиньяна. Ее первый муж, Гильом де Монферрат, приглашенный в свое время из Европы в качестве кандидата на иерусалимский трон, умер от малярии в 1177 году.

В качестве возможного супруга Сивиллы ведущие монархи вначале остановили свой выбор на местном бароне Балдуине Ибеленском. Однако у Амальрика де Лузиньяна – коннетабля (главнокомандующего армией) Иерусалимского королевства и бывшего любовника матери Сивиллы, Агнессы, – имелся младший брат Ги. По настоянию Амальрика Сивилла, соблазненная красочными рассказами о его внешности, пригласила последнего из Европы. Когда Ги де Лузиньян прибыл в Иерусалим, он пришелся ей по вкусу и она принялась уговаривать своего брата короля Балдуина IV дать согласие на брак. Король, видевший слабость и абсолютную неспособность смазливого французского жениха к управлению государством, долго сопротивлялся этому брачному союзу, однако мать и сестра упорно добивались своего, и в конце концов он дал согласие на свадьбу, состоявшуюся на Пасху 1180 года.

И теперь, шесть лет спустя, планы двух энергичных дам принесли долгожданные плоды: Сивиллу, окруженную многочисленными приспешниками, короновал на иерусалимский трон другой любовник ее покойной матери – патриарх Ираклий. Великий магистр госпитальеров, у которого хранился один из трех ключей от сокровищницы с королевскими регалиями (два других были у патриарха и магистра тамплиеров), отказался выдать ключ и выбросил его в окно. Но Жерар де Ридфор, хранитель второго ключа и явный сторонник Сивиллы и Ги, нашел и вернул его. Вступив на королевский трон, Сивилла не мешкая возложила вторую корону на голову своего легкомысленного муженька. По свидетельству очевидцев, «во время коронации Жерар де Ридфор прокричал во все горло, что эта корона – справедливая расплата за его несостоявшееся венчание с наследницей де Ботрона».

Совершенный Сивиллой «дворцовый переворот» означал победу «ястребов» над «голубями» во главе с Раймундом, графом Триполи. И хотя «голуби» отбивались с большим трудом, на их стороне были практически все королевские вассалы, за исключением Реноде Шатильона. Самого Ги де Лузиньяна почти все презирали. Граф Раймунд предлагал короновать принцессу Изабеллу, 13-летнюю дочь покойного Амальрика I, вышедшую замуж за 11-летнего Онфруа Торонского. Их венчание состоялось год назад в замке Керак, осажденном войсками Саладина. Он приказал приостановить обстрел крепости из осадных орудий на время обряда венчания, и в благодарность мать Онфруа послала мусульманским вождям блюда с брачными яствами. Как уже говорилось, эта осада была снята при личном участии Балдуина IV, вынужденного передвигаться на носилках; однако события тех дней сильно напугали юного Онфруа Торонского – по свидетельству современников, он «обладал чрезвычайной красотой и для своих лет был весьма образован, но по своим наклонностям больше походил на девушку, нежели мужчину». Когда же Раймунд предложил его кандидатуру на королевский трон, Онфруа от страха сбежал в Иерусалим, где засвидетельствовал свое почтение Ги де Лузиньяну. Так перевод стал свершившимся фактом, и все бароны, не считая Раймунда, графа Триполи, и Балдуина Ибеленского, выказали полную покорность новому монарху.

С этого момента уже ничто не могло сдержать агрессиивных планов Рено де Шатильона. Доставшиеся ему в результате женитьбы земли за рекой Иордан простирались до Акабасского залива в Красном море. По этой территории, прорезавшей владения Саладина, пролегали многочисленные караванные пути из Египта в Сирию. В 1182 году, воспользовавшись стратегическим расположением своего фьефа, он совершил ряд вооруженных набегов на соседей-мусульман. Его вероломство вызвало резкое возмущение всего мусульманского мира. Выстроив и опробовав новые галеры в Мертвом море, Рено затем спустил их на воду в Акабасском заливе. Отсюда он направился на юг, безжалостно грабя и опустошая мусульманские порты, расположенные по обоим берегам Иордана, а также торговые корабли и даже суда с паломниками, направлявшиеся в Мекку. Бросив якорь в порту ар-Рагиб, он снарядил вооруженную экспедицию в саму Мекку, намереваясь вывезти оттуда останки пророка Мухаммеда. Однако неподалеку от города франкский отряд был разбит египетскими войсками, которые направил туда Малик, брат Саладина. Захваченных в плен латинян публично казнили на площадях Мекки и Каира.

Неизвестно, был ли это единичный террористический набег, осуществленный лично Рено, либо одно из «самых дерзких деяний в цепи совместно задуманных акций от лица всего Иерусалимского королевства», однако описанные выше события сразу превратили Рено в кровного врага Саладина, которого весь мусульманский мир считал гарантом безопасности мусульманских святынь на Ближнем Востоке и авторитет которого неожиданно оказался подорван. Сразу после вступления на трон короля Ги Рено еще сильнее рассердил Саладина, захватив мусульманский торговый караван, направлявшийся из Египта в Сирию, и уничтожив охранявший его отряд египтян. Это было откровенное нарушение перемирия, и Саладин потребовал полного возмещения потерь, в первую очередь от самого Рено, отказавшегося даже принять его послов, а затем и от короля Ги – тот, правда, приказал Рено прекратить бесчинства и уладить конфликт, но так и не смог заставить его подчиниться: ведь во многом благодаря ему он и получил свою корону.

Естественно, что все недоброжелатели Рено сочли разграбление мирного каравана актом неприкрытого бандитизма, но даже его сторонники называли такое поведение «необъяснимым», полагая, что, возможно, он просто ошибся и принял отряд охранников-египтян за воинов Саладина, нарушившего перемирие. Каковы бы ни были мотивы этого инцидента, война стала неизбежной – причем в то самое время, когда между латинскими государствами на Ближнем Востоке произошел раскол. Выявился конфликт между баронами-старожилами, изо всех сил пытавшимися удержать свои владения, и вновь прибывшими из Европы рыцарями, стремившимися к новым походам и территориальным завоеваниям. В тот же период обострились идеологические разногласия между сторонниками добрососедских отношений с мусульманами и теми, кто рассматривал любой компромисс с неверными как предательство основ христианства. При этом было весьма непросто провести четкую границу между двумя лагерями. Однако можно однозначно утверждать: сам факт, что граф Триполи бегло говорил по-арабски и с интересом изучал исламские тексты, заставлял подозревать, что он не во всем следовал христианским принципам.

Словно желая укрепить эти подозрения, Раймунд обратился к Саладину за помощью в борьбе против Ги де Лузиньяна. Их переговоры не ограничивались простым соглашением о перемирии – речь шла об открытом сотрудничестве. Идя навстречу своему возможному союзнику, Раймунд даже разрешил коннице египетских мамлюков под командованием сына Саладина аль-Афдаля пройти через свои владения в Галилею – для проведения там разведки. Согласно договоренности, мусульманской кавалерии не разрешалось проводить военные операции и оставаться на чужой территории на ночь. Об этом соглашении были извещены все подданные графа Раймунда, в том числе в замке Фев, куда как раз прибыла делегация, посланная королем Ги для примирения с графом Триполи, – в нее входили великие магистры тамплиеров и госпитальеров.

Жерар де Ридфор тут же призвал под свои знамена девяносто рыцарей-тамплиеров из окрестных крепостей и направился к Назарету, где к нему присоединились еще сорок рыцарей. Недалеко от Назарета его воины встретились с мусульманским отрядом, который остановился на водопой у Крессонского источника. Увидев явное превосходство мусульман, магистр госпитальеров Роже де Мулен предложил Жерару отступить. Его поддержал и маршал тамплиеров Жак де Майи. Однако их предостережения лишь распалили Жерара де Ридфора. Обвинив своего, коллегу-госпитальера и трусости, он оскорбил и Жака де Майи: «Вы говорите как человек, который хотел бы удрать; вы слишком любите свою белокурую голову, которую вы так хотели бы сохранить». – «Я умру перед лицом врага как честный человек, – ответил ему брат Жак. – Это вы повернете поводья как предатель». Объединенный рыцарский отряд с ходу атаковал египтян, но результаты оказались плачевными: все рыцари, включая Жака де Майи и Роже де Мулена, были убиты, в живых остались лишь трое тамплиеров, в том числе сам виновник этой катастрофы Жерар де Ридфор. Многие светские рыцари попали в плен вместе с христианами из Назарета, которые выбрались из города в надежде поживиться легкой добычей.

Единственным достижением латинян можно считать последовавший после поражения разрыв постыдного соглашения между графом Раймундом и Саладином, а также примирение графа с королем Ги. Пока Саладин стягивал мусульманские войска из подчиненных ему доминионов – Алеппо, Мосула, Дамаска и Египта – в местечко аль-Аштар за рекой Иордан, король Ги также объявил всеобщую мобилизацию латинских ратников, назначив пунктом сбора город Акру. Тридцать тысяч марок, переданных английским королем Генрихом II тамплиерам для организации нового крестового похода, были использованы для оплаты наемников и экипировки армии латинян. К исходу июня король Иерусалимский собрал под свои знамена 20-тысячное войско, включая 12 тысяч кавалеристов. Фактически в Иерусалим были стянуты все воинские ресурсы – как добровольцы, так и наемники, – которыми латиняне располагали на Ближнем Востоке; христианские крепости и поселения опустели.

1 июля 1187 года Саладин форсировал реку Иордан южнее Тивериадского озера с 30 тысячами пехотинцев и 12-тысячной конницей. Далее он разделил войско на две части – половина отряда направилась на запад, в сторону предгорий, а остальные двинулись к расположённой на берегу озера Тиверии. После недолгого сопротивления город перешел в руки турок, однако графиня Триполи, укрывшаяся в Тивериадском замке вместе с сыновьями, успела отправить послание своему супругу, который находился с королевской армией в Акре.

Нерешительный Ги де Лузиньян долго не мог сделать однозначный выбор между советами «голубей» и «ястребов». Еще не зная о судьбе своей жены и сыновей, граф Раймунд предлагал соблюдать осмотрительность и утверждал, что Саладину с его огромным войском не удастся долго продержаться в такой пустынной местности, да еще в самый разгар знойного палестинского лета. Но его оппоненты – Рено де Шатильон и Жерар де Ридфор – выступали за немедленный бросок на Тиверию, упрекая Раймунда в трусости и припоминая его предательские переговоры с Саладином. Как и раньше, слабовольный Ги не смог проигнорировать советы этих вельмож, которые в свое время помогли ему занять королевский трон. И он приказал армии выступать на Тиверию. В полдень 2 июля крестоносцы разбили лагерь вблизи местечка Сефория, в стратегически весьма выгодном месте – с достаточным запасом воды и кормом для лошадей.

Здесь их нагнал гонец из Тиверии с известием о тяжелом положении супруги графа Триполи. Находившиеся с Раймундом сыновья стали умолять короля Ги поспешить на помощь их матери, однако сам Раймунд считал, что безрассудно и губительно оставлять такую выгодную позицию и вести войско через пустынные холмы, отделявшие франкское войско от Тивериадского озера. Он также добавил, что ради сохранения королевства готов рисковать судьбой своих владений и собственной женой. «Тиверия принадлежит мне, – сказал он, – так же как моя жена и мое состояние, и никто не потеряет столько, сколько я, если замок будет утрачен. Если они захватят мою жену, моих людей и мое добро и разрушат мой город, я возвращу это, когда смогу, и отстрою свой город, когда смогу, ибо предпочитаю видеть разрушенной Тиверию, чем погибшей – всю Землю».

На военном совете король и большинство баронов согласились с доводами Раймунда, однако в полночь, когда Ги дс Лузиньян остался один и готовился ко сну, к нему в шатер проник магистр тамплиеров Жерар де Ридфор. Разве можно доверять предателю? И разве не бесчестие – бросить в беде захваченный неприятелем город, находящийся совсем рядом? Жерар страстно заверял, что «тамплиеры готовы сбросить свои белые плащи, продать и заложить все, что у них есть, только чтобы отомстить за смерть своих братьев в битве у Крессонского источника».

И снова, будучи не в силах противостоять напору де Ридфора, король Ги отдал приказ свернуть лагерь и немедленно выступать. Крестоносцы пустились в путь еще до зари. Они шли на восток по длинной бесплодной равнине, расположенной среди таких же бесплодных холмов; по другому склону дорога спускалась к берегам Тивериадского озера. Расстояние было небольшим – двадцать километров от Сефории до Тиверии, – но длинный караван тянулся пешим шагом. При этом их постоянно обстреливали неуловимые турецкие лучники, метко стрелявшие на скаку не только в людей, но и в лошадей. Кроме того, крестоносцы изнемогали от жажды, и в местечке Любия король – по просьбе тамплиеров, защищавших их арьергард, – решил сделать привал и переночевать. Возглавлявший авангард граф Раймунд резко возражал против такого решения: «О Господи! Война проиграна, и все мы мертвецы. Королевству пришел конец!»

Все колодцы в деревне оказались пусты. Армию латинян, разбившую лагерь в одном из самых безводных мест под названием Рога Хыттина, со всех сторон окружили турецкие войска Саладина. В течение ночи кольцо все больше сжималось; многие крестоносцы, выходившие из лагеря в поисках воды, были захвачены в плен или убиты. Турки подожгли кустарник и сухую траву вокруг лагеря, и латиняне стали задыхаться в едком дыму.

На рассвете Саладин повел своих солдат в атаку. Обезумевшие от жажды, невыносимой жары и дыма, христианские пехотинцы пытались прорваться к озеру через плотные ряды сарацин, но почти все погибли, а остальные попали в плен. Облаченные в тяжелые доспехи, рыцари с трудом отбивали непрерывные атаки турецкой кавалерии, однако они настолько ослабли от жажды, что серьезного сопротивления оказать не могли. Проскочить сквозь неожиданно разомкнувшиеся турецкие фаланги (обычная тактика легких мусульманских отрядов) удалось лишь графу Раймунду с частью его воинов. Не сумев воссоединиться с основной массой окруженных крестоносцев, граф и его люди отступили к побережью и направились в Триполи.

Оставшиеся на поле боя крестоносцы заняли круговую оборону вокруг своего короля, совершая время от времени вылазки против сарацин. В рядах латинян находился архиепископ Акрский, державший в руках святую реликвию – Крест Животворящий, который, однако, затем удалось захватить мусульманам. Битва была закончена. Король Ги и оставшиеся в живых рыцари попадали на землю, страдая от невыносимой жажды. Самых знатных пленников доставили в шатер триумфатора Саладина – среди них были король Ги, его брат Амальрик, Рено де Шатильон и юный Онфруа Торонский. Изнемогавшему от жажды королю султан предложил – с изысканной любезностью и подчеркнутым уважением – бокал с розовой водой и льдом, доставленным с вершины горы Хеврон. Отпив несколько глотков, король протянул бокал Рено де Шатильону, но тому не позволили утолить жажду: по арабским воинским правилам жизнь гарантируется только тем пленникам, которым дается еда или питье.

Саладину представилась возможность расправиться с Рено за все его беззакония и вероломство, но предварительно – опять же в соответствии с исламскими канонами – ему позволили сделать выбор: принять ислам или умереть. Рассмеявшись в лицо Саладину, Рено заявил, что скорее тот примет христианство, и добавил: «Если бы ты уверовал в истинного Бога, то избежал бы тех адских мук, которые тебе, несомненно, уготованы». Услышав это, Саладин выхватил саблю и отсек ему голову.

В отличие от Рено королю и светским рыцарям была дарована жизнь. «Король не убивает короля, – объяснил Саладин, – однако человеческое вероломство и дерзость часто не знают границ». Пленных франкских вождей отправили в дамасскую тюрьму, дав строгое предписание тюремщикам не причинять заключенным вреда. Однако на рыцарей из мона-шеских орденов эти правила не распространялись. Как постоянно заявлял Саладин, он «очистит землю от этих нечестивцев». Каждому воину, захватившему в плен рыцаря-монаха, полагалась награда в пятьдесят динаров, после чего ему приказывали убить пленника. Окружавшие Саладина мусульманские богословы, исламские отшельники и суфийские мистики упрашивали его разрешить им лично отрубить неверному голову. Неожиданным исключением оказался лишь великий магистр ордена Храма Жерар де Ридфор – его оставили в живых. Остальным рыцарям, как и Рено де Шатильону, предложили сделать выбор: принять ислам или умереть. Всю ночь под дикие вопли их палачей они готовились к смерти. Никто из них не отрекся от Христа, и на рассвете все 230 рыцарей-тамплиеров вместе с братьями-госпитальерами были обезглавлены фанатиками-исламистами.

После поражения при Хыттине дальнейшая судьба христиан в Святой земле была предопределена. Военные гарнизоны были выведены из всех замков и крепостей, принадлежавших латинянам, и вскоре более полусотни таких укреплений либо добровольно сдались, либо были захвачены сарацинами. Графине Триполи разрешили беспрепятственно покинуть Тиверийский замок, а 10 июля того же года Жослин де Куртине – один из самых непримиримых «ястребов» – практически без сопротивления сдал отлично укрепленную Акру. Во время захвата Аскалона Саладин решил проверить стойкость захваченных им пленников. Он приказал вывести к воротам крепости Жерара де Ридфора и короля Ги; последний отдал осажденным приказ открыть ворота и сдаться. В ответ посыпались ругательства, а в ходе последовавшей стычки погибли два турецких эмира из окружения Саладина. Однако судьба Аскалона была предрешена, и 4 сентября город капитулировал. А вот гарнизон Газы, состоявший из тамплиеров, сдался без боя – верные данному ими обету послушания, они выполнили приказ своего магистра Жерара де Ридфора.

После этого Саладин обратил свой жадный взор на главную цель – Иерусалим. Обороной города руководили королева Сивилла, патриарх Ираклий и Балдуин Ибеленский. Сил у осажденных было явно недостаточно – всего два рыцаря, и Балдуин был вынужден срочно произвести в рыцари три десятка холостых горожан. В Иерусалиме было полно беженцев, в основном женщин и детей, а на лояльность мусульман и православных христиан вряд ли можно было полагаться. И тут результат осады был в принципе предрешен; однако, опасаясь возможного пожара и беспокоясь за судьбу мусульманской мечети Купол Скалы, Саладин решил начать переговоры. За то, чтобы беспрепятственно выпустить из города все население, он потребовал выкуп в сто тысяч динаров – сумма неслыханная. Потом установил индивидуальный тариф: десять динаров за мужчину, пять – за женщину и один – за ребенка. Отдельно из общественного фонда (главным образом из орденской казны госпитальеров) было выделено тридцать тысяч динаров за освобождение семи тысяч неимущих жителей. И 2 октября 1187 года, в очередную годовщину восхождения пророка Мухаммеда с Храмовой горы на небеса, Саладин триумфально въехал в Иерусалим. С побежденными христианами он обращался весьма милостиво; его поведение, как подчеркивают летописцы, выгодно отличалось от поведения патриарха Ираклия и членов рыцарско-монашеских орденов, особенно тамплиеров, – они отказались поделиться с согражданами своими сокровищами и с неохотой расстались со средствами, которые им специально передал Генрих II для выкупа из рабства бедняков.

С этого момента Храм оказался в руках Саладина и тамплиеры были вынуждены убрать свою резиденцию из мечети аль-Акса. После их ухода мусульмане тщательно отмыли ее розовой водой, а в честь одержанной победы установили памятную кафедру, посвященную Нуреддину. Хотя храм Гроба Господня был оставлен православным христианам, крест, венчавший Собор на Скале, был сброшен наземь, и под восторженные вопли мусульман его еще два дня таскали по городским улицам, пиная и колотя палками.

Столь милостивое отношение Саладина к иерусалимским христианам объяснялось как его природным великодушием, так и дальновидным расчетом. В военном трактате аль-Харави «О военных хитростях» – написан по распоряжению сына Саладина, аль-Малика (а может, и самого Саладина) – автор замечает, что «доброе отношение к мирным жителям помогает продемонстрировать силу и тем самым устрашить врага…» Одним из показательных примеров такой демонстрации силы и спокойствия является великодушное разрешение, данное турками гарнизонам осажденных городов, покинуть свои крепости и перебраться в Тир или другие франкские поселения. Подобные действия были призваны показать, что султан абсолютно не опасается своих поверженных противников. Тем самым всем франкам как бы демонстрировалось презрение – за «безответственность, недальновидность, мелочность и алчность… их благородных рыцарей и вельмож». В своем трактате аль-Харави резко осудил католическое духовенство за ту легкость, с которой оно нарушает собственные клятвы, данные Саладину. Не скрывая своего глубокого уважения к рыцарским орденам, автор в то же же время предупреждает Саладина, чтобы тот «опасался тамплиеров и госпитальеров… поскольку никогда не сумеет достичь своих целей, если попытается действовать через них; ибо эти монахи одержимы в своем религиозном рвении и не обращают внимания на то, что происходит в остальном мире».

Насколько верны оценки, данные аль-Харави? Нет сомнений, что великодушие и благородство, проявленные Саладином при взятии Иерусалима, заметно укрепили его престиж и в то же время подорвали волю части латинян к сопротивлению. Однако его жестокое обращение с рыцарями католических орденов только укрепило их волю и решимость к борьбе. Знаменитая крепость Керак, где в 1183 году проходила брачная церемония под аккомпанемент осадных орудий Саладина, более года стойко выдерживала турецкую осаду, и только наступивший из-за недостатка продовольствия голод заставил тамплиеров сдаться. Такова же судьба Монреаля. Лишь после непрерывной месячной бомбардировки капитулировали тамплиеры, защищавшие замок Сафет, и госпитальеры в крепости Бельвуар. Но некоторые цитадели по-прежнему оставались в руках рыцарских орденов. Так, госпитальеры удержали Крак-де-Шевалье и Кастель-Блан. Тамплиеры, вынужденные отдать замок Гастон в Амманских горах, все-таки отстояли Роше-Гильом и, несмотря на падение самого города, – замок в Тортозе.

Указанные выше опорные пункты, а также прибрежные города Антиохия, Триполи и Тир остались в руках христиан. Прибывший в Антиохию сицилийский флот доставил подкрепление для местного гарнизона под командованием Боэмунда, а положение Тира резко стабилизировалось после появления новой партии крестоносцев из Европы под командованием германского князя Конрада Монферратского, умело организовавшего оборону. Вскоре его корабли разбили египетский флот, и в 1189 году Саладин был вынужден снять осаду.

В июне того же года Саладин отпустил на свободу Ги де Лузиньяна – тот поклялся никогда не воевать и навсегда покинуть пределы королевства. Однако, получив от священникои уверение, что вынужденная клятва, данная неверному, не имеет законной силы, король Ги собрал новый отряд из рыцарей, которые были выкуплены или просто освобождены, и направился к Тиру. Но Конрад Монферратский отказался открыть ему городские ворота – по его мнению, Ги потерял корону по собственной вине. Напрасно проведя под городскими стенами несколько месяцев, тот понял, что ему остается либо убираться из Святой земли, либо предпринять решительные действия, дабы восстановить свои права на корону.

Приняв довольно неожиданное решение, в августе 1189 года Ги де Лузиньян направился со своим отрядом к Акре, которая была взята войсками Саладина сразу после битвы при Хыттине. В этом походе он опирался на тамплиеров во главе с Жераром де Ридфором. Хотя неподалеку еще располагались части регулярной турецкой армии, Ги организовал осаду, но мусульманский гарнизон успешно отбивал все его попытки захватить город. Пожалуй, в XII веке в Сирии это был единственный пример, когда методичная осада проводилась на виду у стоявшей в поле армии противника, которая угрожала осаждавшим с тыла и могла оказать поддержку осажденным. Откровенная дерзость этого плана, несомненно, объясняется активным участием Жерара де Ридфора, который предпринимал отчаянные шаги, чтобы спасти свою подмоченную репутацию. Но 4 октября 1189 года при очередном наступлении на Акру Великий магистр тамплиеров был убит.