Назад| Оглавление| Вперёд


Шведская армия стояла далеко на юге, в сердце Украины, за тысячи километров от родины. Какие же удивительные силы привели ее сюда? Чтобы найти ответ на этот вопрос, мы должны узнать больше об этой войне — которая впоследствии получила название Великой Северной войны, — а также об обстоятельствах, которые стояли за данным конфликтом и за феноменом шведского великодержавия в целом.

К этому времени шведской великодержавной империи перевалило за 150 лет. Становление этого достопримечательного здания началось еще в 1561 г. Распад Тевтонского орденского государства создал к этому времени вакуум силы в Прибалтике. Русские не замедлили этим воспользоваться: они активно продвинулись к Балтийскому морю. Польша и Дания также вступили в игру. Из-за этого шведскую корону осаждали просьбами о помощи. (Такие просьбы исходили, в частности, от жалобно стонущих бюргеров Ревеля, которые видели, как богатые прибыли уплывают от них из-за того, что выгодная русская торговля перенеслась в занятый русскими город Нарву.) При шведском дворе решили принять участие в быстром расхвате лакомых кусков. В начале лета 1561 года шведские воинские части сошли на берег в Ревеле. Буржуазию и дворянство в трех из эстляндских провинций заставили признать верховную власть шведов. Тем самым прыжок через Балтийское море был сделан. Он послужил началом долгой, продолжавшейся полстолетия, борьбы за господство в северо-восточной Европе.

Начался длинный ряд войн, в основном между Швецией, Данией, Польшей и Россией. По временам заключался мир, но он никогда не продолжался особенно долго. Теперь на европейских театрах военных действий стал преобладать совершенно новый тип войны. Прежний тип локальной маленькой войны сменился широкоохватными крупными вооруженными конфликтами; одна война примыкала к другой, и прежняя война чаще всего вела к новой. Большинство вооруженных конфликтов на севере приносили успех шведской короне. Удавалось выцарапать для себя один кусок земли за другим, и всегда за счет менее везучих соседних стран (прежде всего, трех названных выше). Таким образом, Швеции пришлось выстрадать ровно целое столетие почти непрерывного состояния войны.

В 1660—1661 годы Швеция заключила три важных мирных договора: в Оливе с Польшей, в Копенгагене с Данией и в Кардисе с Россией. С этим тремя мирными договорами закончилась наступательная фаза шведского великодержавия, время грандиозного завоевательного предприятия миновало. Добыча, которую удалось хапнуть за все эти годы, была впечатляющей, и это еще мягко сказано. Польше пришлось отдать Лифляндию. Из немецкого фундамента вырвали провинцию Переднюю Померанию, часть Задней Померании, а также Висмар, Бремен и Верден. Дания потеряла Емтланд, Херьедален, Халланд, острова Готланд и Эзель , а также Сконе, Блекинге и Бохуслен. У русских отобрали губернию Кексгольм и Ингерманландию, отрезав их таким образом от моря. Теперь наступила фаза упрочения, когда шведское государство, подобно удаву, улеглось поудобнее, чтобы в тишине и покое переварить проглоченную добычу. Началось время укрепления и защиты завоеванных земель, которое, как оказалось, продлилось целый век.

Нельзя отрицать, что это был весьма удивительный исторический феномен. До того незаметное, незначительное и отсталое окраинное государство, Швеция быстро выступила из-за темных кулис и прорвалась на одну из главных ролей в большой политике Европы. Страна сразу стала одной из великих держав первого ранга.

Взгляд на проблему, господствовавший ранее, объяснял этот феномен, указывая на ряд уникальных событий, которые в то время влияли на безопасность Швеции и которые в большей или меньшей степени вынуждали ее к завоеваниям. Речь шла прежде всего о великих переворотах за границами страны. Великая Россия снова начала усиливаться, старые структуры власти в Прибалтике разрыхлялись (следствие упадка Ганзы и гибели Тевтонского ордена). Контрреформация также имела политические последствия, которые ощущались и на севере. К этому можно добавить исконную борьбу с Данией за гегемонию в Скандинавии. Шведские завоевания, согласно этой точке зрения, были вызваны беспокойством за безопасность страны от различных угрожающих факторов за ее рубежами. Швеция создавала буферные зоны против враждебных соседей и искала того, что обычно именуют весьма растяжимым понятием естественных границ.

Слишком торопливо судит тот, кто хочет объяснить великодержавие не столько как последствие шведской силы, а напротив, как результат слабости соседних стран. Предпочитают указывать на различные внешние обстоятельства, которые благоприятствовали шведской экспансии. Дескать, Польша, теряя часть за частью своей территории, становилась все более расколотой. Россия была слаба и обессилена кровавым режимом Ивана Грозного: народные восстания и запутанные династические междоусобные войны парализовали страну. Германия была парализована феодальной раздробленностью, положение Дании тоже становилось все хуже. Все это привело к тому, что у бедной по своим ресурсам Швеции появился шанс усилиться за счет этих ослабленных государств.

Этой точке зрения было противопоставлено совсем другое понимание: движущие силы завоевательной политики, которую вела Швеция, были прежде всего экономические. Политика шведской короны была направлена на то, чтобы создать монополию над русской и североевропейской торговлей с западом. Эту торговлю шведы хотели держать в своих руках и получать с нее пошлину. После того как орденское государство пало, у Швеции появилась возможность сделать это. Швеция и Польша (и в какой-то мере Дания) начали жестокую борьбу за власть над этими очень выгодными торговыми путями, в то время как сами русские стремились получить выход к Балтийскому морю и, таким образом, прямую связь с купцами из Западной Европы. Подобные экономические цели также были затронуты в Великой Северной войне.

Четвертую модель предлагали те, кто хотел найти объяснение экспансии во внутренних общественных отношениях. Они считали, что причиной всего была шведская аристократия, феодальный класс, который путем войны мог и усилиться, и разбогатеть, и нажить состояние за счет местных крестьян и иноземных братьев по сословию. Говорят о завоеваниях как о способе для шведского дворянства за рубежами страны захапать себе то, что они не могли получить внутри этих рубежей. Шведские крестьяне были сильны и могли сопротивляться, когда эксплуатация, будь то со стороны государства, будь то со стороны землевладельцев, заходила чересчур далеко. При таком положении внешняя эксплуатация в форме войны была неплохой альтернативой. Правящие классы хорошо зарабатывали на том, что Швеция вела войну и становилась все больше. Для дворянина война представляла собой возможность быстрой карьеры и много случаев быстро обогатиться. Завоевания определяли как акцию, вдохновленную феодальными заинтересованными лицами, чтобы упрочить и увеличить свое владение поместьями вокруг Балтийского моря. Кроме того, подчеркивали, что внутренняя логика ведения войны, и в особенности, когда речь идет о финансировании войны, имеет тенденцию вызывать войну сама по себе. Раз уж какое-то государство привело свою армию в походный порядок, это подхлестывало его как можно скорее выставить ее вон за пределы родины, во вражеское государство, и тогда от нее ожидали, что она сама себя прокормит, прибегая к более или менее привычным приемам грабежа. Держать снаряженное войско внутри собственных границ было равносильно экономической катастрофе. Шведский военный бюджет был так построен, что пока отечественное оружие побеждало, всюду была тишь да гладь, но любая неудача тут же опровергала все расчеты. Мир был настоящей катастрофой.

Если не быть слишком одержимым мыслью доискаться до первопричины, можно обнаружить, что все эти, казалось бы, различные точки зрения частично можно объединить. Возражения, которые можно сделать против них, часто являются результатом нелепостей, которые возникают, когда кто-то пытается объяснить все, исходя из одного-единственного фактора.

Теория вакуума — та, что пытается объяснить экспансию исходя из слабости соседей, — это модель, которая говорит нам меньше всего. Возможно, она объясняет, почему завоевания были такими обширными, какими они были, но, в сущности, очень мало говорит о том, почему они вообще были. Далее, что касается экономической теории — экспансия как попытка держать в руках торговлю в регионе, — то существует много доказательств, что подобные экономические цели действительно играли большую роль для тех, кто принимал решения. Но оказывается, что это не было движущей пружиной для всех важных стратегических решений. Соображения, связанные с торговой политикой, могли также играть явно подчиненную роль по отношению к более облагороженной политической цели.

За сто лет, в течение которых строилось великодержавие, перед власть имущими прошел пестрый парад острых моментов и стечений обстоятельств, требовавших их решения. Временами кажется, что путеводной звездой для действий были экономические причины, иногда — более возвышенные политические, связанные с безопасностью государства, а иногда те и другие вместе. Необходимо помнить, что резкое различие между политическими целями, с одной стороны, и экономическими, с другой, — во многом абстракция. Обе эти сферы переплетены. Чтобы суметь сберечь свое государство, следовало прибегнуть к войне. А новый тип войны, который возник в течение XVI века и который поглощал огромные ресурсы, в свою очередь, просто вынуждал расширять и сохранять свой экономический потенциал.

Несомненно, однако, что внутреннее положение в Швеции играло очень важную, чтобы не сказать решающую, роль как катализатор для длинного ряда войн и беспримерной экспансии.

Однако не следует воображать, что князья и дворяне вели все эти великолепные войны потому, что были глупыми или злыми, или, возможно, глупыми и злыми одновременно. Эти конфликты были феноменом, проистекавшим из феодальной системы; война была по тем временам просто-напросто наиболее быстрым средством получить большую и внезапную выгоду. В экономике господствовало, а точнее, парализовало ее, вялое и отсталое земледелие, которое развивалось так медленно, что это развитие часто вообще трудно было заметить. Территориальные завоевания и военная добыча были в те времена единственными путями к быстрому восхождению на вершины. Это относилось и к государствам, и к отдельным индивидуумам. Кроме того, существует важное различие между капиталистической и феодальной общественной системой. Типичное место для конкуренции в капиталистической системе находится внутри экономики, внутри рынка; обычное место феодальной конкуренции — поле сражения, а обычнейшее средство конкуренции — шпага. В капиталистической экономике соперничающие стороны могут процветать и разрастаться одновременно. В феодальной экономике это невозможно, потому что центральный источник ценностей — земля — не может увеличиваться в объеме, она может только менять владельца, а эта перемена всегда происходит с оружием в руках. Многочисленные и длительные войны были, таким образом, почти неизбежным следствием феодальной системы.

Легко вычислить, что эта кровавая политика должна была отвечать чьим-то интересам. Как говорится, «ищите, кому выгодно», и, без сомнения, благодаря шведскому великодержавию богатело именно шведское дворянство. Своим воспитанием и образованием дворянин с малых лет направлялся на поприще воина. Для молодых дворян с карьерным зудом вообще существовало только два пути, о которых стоило думать: путь чиновника и путь военного. Из них путь меча был, безусловно, несравненно более привлекательным. В определенные периоды более 80 процентов дворян состояли в вооруженных силах. Важно понять, что взгляд этих людей на войну сильно отличался от того, который господствует сегодня. Для них война была не злом, не чем-то a priori дурным, а прежде всего случаем сделать карьеру и быстро добиться благосостояния — наиболее подходящим занятием для истинного дворянина. Напротив, в их глазах мир мог быть мучительной опасностью, которая грозила им демобилизацией и материальной нуждой. Знатный дворянин Густав Бунде сказал однажды на совете, что в прошедшую войну «многие рыцари нашли себя и выказали свои способности, чем достоинство своего сословия поддержали, в то время как иначе им пришлось бы дома в ничтожестве прозябать». Адам Людвиг Левенхаупт — тот самый генерал, который участвовал в засаде на казаков, — утверждал, что «на войне и за границей его и самая малость радует больше, нежели так называемые радости, на которые он со стыдом и тщеславием дома, у себя на родине, время убивает». И это было воистину всеобщим мнением среди ему подобных. (Этот положительный взгляд на войну сохранялся также и позднее, в XVIII веке. Постоянная необходимость пробиваться, расталкивая локтями других, чтобы получить одну из чересчур немногочисленных должностей мирного времени, заставляла многих дворян со слезами на глазах оглядываться на ушедшие времена войны и раздоров.)

Среди современников были многие, кто в заморозки завоевательных походов великодержавия не усомнился бы провозгласить войну единственным средством укрепить положение дворянства и сохранить мир внутри страны. Дворяне наживались на войне несколькими способами: в награду за различные подвиги им раздавались лучшие поместья, а на самом поле брани они богатели за счет военной добычи, да еще им платили как наемникам. Знатные люди, которые, несмотря ни на что, оставались дома, могли, путем специальной налоговой системы, получить от своих крестьян половину той суммы, которую риксдаг ассигновал на вооруженные силы. Как дворянство, так и корона, настаивали, кроме того, на применении рекрутского набора в армию как на гибком способе избавляться от строптивых крестьян. Некоторые заходили так далеко, что утверждали, будто не война требовала рекрутского набора солдат в армию, а потребность в рекрутском наборе как способе утверждения дисциплины была причиной войны.

Однако же не следует упрощать и видеть в шведском дворянстве единообразную массу воющих кровожадных псов, постоянно жаждущих новой войны. Оно было способно в значительной мере проявить ответственность за государство и общество, и есть историки, которые постепенно пытаются утвердить мысль, что именно шведское дворянство было наиболее прогрессивным во всей Европе того времени. Среди дворян, помимо всех воинов, можно было найти много добрых государственных мужей, блестящих ученых, неисчислимое количество компетентных чиновников, искусных поэтов и достойных служителей науки. Часто война была бременем также и для дворян, и далеко не все дворяне подстрекали к войне. (Были, например, такие, кто в совете длительное время состоял в явной оппозиции экспансионистской политике и упрямо настаивал на мире.) Несмотря на это, мы можем без риска сказать, что среди дворянства мы найдем и большинство тех, кто сеял войну, и большинство тех, кто собирал с нее жатву.

Именно эту войну, Великую Северную, отличало то, что она началась не так, как обычно начинались войны в XVII веке, т.е. не с нападения шведов, а наоборот, первый удар нанесли соседние государства. Но, как мы увидим, это была ярко выраженная реваншистская война. Нападения были направлены прежде всего на то, чтобы вернуть себе земли, захваченные шведами у этих стран в прошедшие времена. Шведские солдаты под Полтавой сражались за то, чтобы сохранить эту добычу. Верные и храбрые солдаты Карла XII сражались и умирали за тех, кто наживался на империи и потому хотел сохранить ее: все эти шведские дворяне, которые получали большие и богатые поместья на занятой земле, различные торгово-капиталистические клики, которые делали большие деньги на восточно-европейской торговле, и шведское государство, которое с таким удовольствием урывало пошлины и акцизы из этой огромной торговой махины. Именно эти действующие лица прежде всего оказались под угрозой, когда к концу XVII века стали собираться тучи и стало ясно, что приближается новая большая война.


Назад| Оглавление| Вперёд